Какая-то дикая, странная потребность в не виденном, нехоженом ранее, нежелание заниматься тем, что уже имел, знал досконально – в итоге за неимением отхожего времени не делается ни то, что хотелось, ни то, чего не хотел, но очень бы надо; в общем, бедлам, раздрай – мир потихоньку рушится, не ведая о неуёмных до слёз мышлизмах об его, мира, изменении-текучести-трескучести без, нафиг, дурацкого твоего вмешательства, – иль невмешательства – мол, никому твоё-моё тупо-неусыпное бдение-бзд… под ночником не треба, пшёл вон, будь ласков, пшёл! Ё-моё. Твоё.

Слова, похожие на капание воды в напалме нужниковых испарений – кому нужны? – нужник и то натужно тужится, труженик, в желании разглядеть-расчухать суть вещей и нужность-неуёмность жизни, протекающей отнюдь не чистым потоком мимо, внутрь, вовнутрь – вода идёт без напряжения; – в напряге мозг, он пучится над нужниковой мутью запором… А успокаивает знаете что? – половодье слов и устаканивает нервную рябь эмоций, успокаивая муть, разравнивая гладь словесных оборотов-выбросов – оборотней – похожих на экслибрисы… под музыку происходящего вокруг джаzzаа. Да.

Не собираюсь упражняться в непонятном словоблудии, в умении грязно выругаться и сострить, помня – я далеко не первый, и это, не таю, греет: не^чего… ничего выдумывать не надо; нам стоит только запастись терпением и запостить уже пройдённый или про^йденный, найдённый или на^йденный, увитый фактами – не путать с fuckами – замасленных лукавств, путь нашей небольшой истории: ведь Смысл теряет тот, кто, – заведомо петляя, кривя душой и якобы шутя и вымученно напрягаясь от чувства своей недостойности вообще что-либо говорить, – лгун, паяц теряет смысл, бедолага, не мы, увы, не мы. Кто слышит.

Мы почему-то искусно-искренне прямолинейны и немы в искусственно-немощной правоте молчания, зазубренной удивительными метаморфозами, пулей проносящимися мимо нас – кажется, мы-то и держим за кончик тугую немощность навязанной кем-то Правды в виде заострённой фабулы мироздания – мол, мы это, мы… Увы, не мы… увы. Так.

Кто объяснит тогда вычурную непроходимость того, что сдуру чудилась генетически по^нятой нами вечностью ситуаций (или ситуативной вечностью)? Общество? Чур меня, чур!.. Дисфабула – вот как называется раздрай; дис… disappearance, dissipation – лучше эдак. Объясню. Тэк-сс.

Казалось, я понял обыденность вечности (жизнь всего лишь ситуация – она извечна) – в итоге, как всё другое, оказавшуюся осознанной неправильно; правда, образ, точнее, контур запоздалого «неправильно» – тоже враньё, – теперь понятней? Мммм.

Мы растворяемся в собственных непреодолимых находках, навязанных нам извне; а вовне – господи боже ж ты мой! – транквилизатор счастья в оболочке гомосексуальной энтропии, атрофированной преображениями отражённого, проникнутого нестерпимым горем революционного прошлого; ведь даже тот покой, упокой, в котором находились недавние поколения живущих до нас, – не что иное, как революция наоборот, абортом выброшенная революцией предыдущей, непонятным образом превратившей мир, в который мы потом случайно попали, в антигуманное эсхатологическое пристанище зверя, рождённого нами же, увы, нами… Кто ж против – нет?

Безмозглый, безумный поток сознания…

Брошенный в лицо упрёк, и не раз. И каждый раз хотел спросить – а что в таком случае вдумчивый ручеёк несознания? – то, что Вы считаете прискорбной реальностью, а – да? Буковки, сложенные рядочком, а? – Покажите мне хоть одно событие, построенное с помощью вдумчивых Ваших непреодолений – и может, башенки взорвались вопреки интеллекту – нет? – вчерашний протухший Смысл перекочевал из буквенной преисподней в преисподнюю Дел; и перекованное, перекорёженное, преображённое напалмом непреложности-догм сознание правоты – увлечение Разумом (религия – Разум ли?..) – привело к увеличению неприятия прежних вчерашних замыслов, усилив физическое тяготение непреодоления именно к разрушению, коллапсу… Знаете, а в интернете спокойно… несмотря на фотографические бури в стакане. В интернете можно заснуть, понежиться, даже пожениться, вспоминая и воочию представляя вещи и события, виденные и познанные некоторыми – побоюсь сказать «большинством» – с экрана компа, и то в зафотошопленном виде. Хотя я не прав. То-то. Сократ-то не слышит. Во-о-о-т.

Расскажу одну историю…

Жила простая девочка, рождённая простыми людьми из непростой страны, состарившейся вместе с людьми, её населяющими. Состарившиеся старики, страна и её народ, не знали, как дальше быть – ведь то знает Бог, но Бога они выгнали ещё при рождении… самой страны. Когда стали вдруг появляться маленькие случайные дети, девочки, мальчики, уже н е б ы л о с м ы с л а – no point! – задумываться о происходящем, потому что происходящего вовсе не происходило по определению, ведь в солнечной Бразилии нет зим, а тут они угрюмо бушуют-рвут. Нет взаимосвязи.

Девочка росла долго: расти мало тоже н е б ы л о с м ы с л а – no point! – приближая конец. И потом, став большой, всю жизнь вспоминала детство, как нечто наиболее удавшееся. Девочка родила, и не однажды, вышла замуж – мож, наоборот? – нет, именно так: тогда зачем выходить. Замуж?

Она бы, мож, и не родила, да кому будет нужна в старости? Не государству же.

Девочка была счастлива, пока юна, и глубоко несчастна, когда стала взрослой, пока не умерла. И вот тут наступает самое главное.

Прежде не задумываясь о Нём, бывало, в сердцах по-родительски приговаривая «Господи боже ж ты мой!» да «Господи спаси», вдруг запросто с Ним встретилась на полпути… куда-то; она не знала куда, ведь в жизни этого никто не знал, и Бродский не знал и… Ельцин. Разве только Пушкин мог знать, да и то не доказано… Как знать.

– Здравствуй, Марина. – Её звали Марина, кстати.

– Здравствуйте, ой, – ойкнула: – Боже ж ты мой… – по привычке вспомнив материну присказку.

– Ты дома.

– Да? – Марина оглянулась, но особо ничего не увидела.

Темно вокруг.

– Ааа… где дети? – встрепенулась вдруг.

– Не волнуйся. Они вырастут и сами придут к тебе. Не волнуйся.

Марина успокоилась. Но в душе тревога осталось.

– Куда мне? – спросила она.

– Туда, – показал Он направление, хотя и там ни хрена не видно, лишь мерцающая незатейливая полоска.

– А Вы вправду есть?

– Естественно, – ответил Он как-то по-домашнему и взял её за руку, – тепло?

– Да, – она улыбнулась и пошла за Ним, на всякий случай обернувшись в пустоту. …С детства послушна.

– Дальше сама – не заблудишься, – легонько подтолкнул Он Марину и отпустил руку, – иди, дорогая, иди.

– Спасибо.

– Спасибо тебе.

– За что?

– За то, что не задавала глупых вопросов.

– Но ведь мне не стало бы легче, правда?

– Ты права.

– Ну, я пошла.

– Счастливо, храни Господь, хм…

Долго не решалась посмотреть назад, боясь нарушить внутренний покой, – шла и шла, – а когда решилась, Его, конечно, след простыл – у Него мало дел, что ли? – строго сказала сама себе.

Впереди, чувствовалось, долгая дорога, но идти казалось легко, невесомо и без устали – она просто взяла и повернула влево! И, хотя темно, – ведь освещён был другой путь, – двинула-поплыла в неизвестном направлении, сама не зная почему.

Через час впереди появился яркий свет, который всё время подспудно ждала. Открыла глаза и увидела удивлённые лица врачей, медсестёр и ещё кого-то.

– Она дышит! – кричали вокруг.

Чуть наклонила голову – за стеклом реанимации стояли её дети, стояли и плакали.

…Знаете, Марина прожила большую жизнь, не совершив революционных и необычных поступков, всегда замкнута и послушна, неприхотлива и приветлива, эта девочка, женщина. Единожды приняв решение, не связанное ни с какими её мыслями и помыслами, не соответствующее воспитанию, попросту решив поверить не кому-то, а… углублённому, внутреннему ребёнку. Тому.

Она не выиграла, не проиграла – …думается, Там вовсе не хуже… – как могут выиграть взорванные в башнях люди, даже если взрыв тот повернул мир к новой Сути? Лишь воплотила вековую мечту о Неизбывном: неверие не есть путь в никуда, путь в никуда не есть неверие. Спасая мир, не думай о себе; спасая себя, не думай о мире. Спасённый – воплощение Его.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>